Оно все продолжается и продолжается) Взгляд через призму Мелькора, помните об этом.
Допрос с пристрастием и прочие разговоры по душам
читать дальшеБоль – очень полезная вещь, мы с Майроном оба хорошо это знали в свое – наше – время. Она многое умеет. Она вскрывает то, что внутри, как клинок, воспитывает, как лучший наставник, ломает, как буря на переломе зимы, связывает, как железные оковы. Прирученная боль служит лучше и вернее собаки, но приручать ее трудно и долго, это путь в тумане над бездной, который всегда в одну сторону – через бездну. Или вниз.
Я ценю тех, кто умеет боль причинять.
Не всегда телесную, но с нее все должно начинаться.
Поэтому я доволен, что младшего из пленников Палантит забрал на допрос пожестче. Я слушаю, как они с Гошеном обсуждают возможные методы воздействия, на тело и на душу, на одного и двоих связанных узами дружбы или родства в присутствии друг друга, и мне кажется, что моего в людях этой серой эпохи осталось все же больше. Пусть они и не знают уже моего имени.
Гошен мне нравится. Мы пьем с ним кофе – мне легче, я держу чашку сам, кофе сварили и сервировали близнецы, вышло красиво, как и все, что они делают, особая мелкая примета Эльдар – все, чего касаются, превращать в мастерство и не делать разницы между мастерством и искусством. Он пересказывает мне показания Финдекано и смеется, для него все это полузнакомые сказки, а я узнаю имя младшего – Тьелперинкваро, и весь их род. Вот, значит, кто ты, еще один отблеск яростного пламени Феанаро.
Они рассказали Гошену, что я был одним из тех, кто спел этот мир. Я говорю ему, что плохо пою, и мы оба смеемся. Давно не смеялся с людьми. Может, и никогда.
На первый допрос я не иду – заглядываю позже к целителям, куда унесли быстро потерявшего сознание Тьелперинкваро. Слабенькие они стали, раньше умели терпеть долго и упрямо. Может, тоже плохо переносят это «здесь и сейчас», может, воспоминания сильны.
Не знаю, правда, ту его судьбу. Вряд ли хорошая. Потомки Феанаро, хорошая судьба и легкая смерть – это несочетаемо. Горели сами, горело все вокруг. Они обвиняли меня, а могли бы Намо, перечеркнувшего когда-то их путь. Ну и себя самих – они умели перечеркнуть не хуже, и свое, и чужое.
Я пока иду навестить Финдекано в одиночестве и тяжелой тесноте камеры. Ему хуже, потому что он думает о родиче. У них всегда так. Чужая отраженная боль сильнее своей.
Второй Дом, иное пламя – ровное, высокое, светлое. Созидающее. Пламя кузнечного горна и домашнего очага. Иная ярость – защищающая, а не нападающая. В них намного меньше моей Музыки.
Он смеется, что я боюсь назвать его по имени. Я называю – имя утверждает живое в мире, в этом его сила, но сама по себе она значит мало, тем более сейчас. Забавно, ведь они сами не называют меня по имени, выдумывая прозвища.
Я говорю ему, чего хочу. Камень. Нет смысла скрывать. И готов пойти на сделку – они отдают мне Камень, я отпускаю близнецов. При еще одном условии – оставляю себе Финдекано.
А он ведь согласен выкупить Камнем и собой двоих рыжих. Я вижу.
Это будет … забавно. Но надо проверить.
Я пробую, беря его за руку – смешно, такой личный жест нужен для атаки на фэа.
И … нет. У меня резко темнеет в глазах, как темнеет, как ни странно, от очень яркого, больного света, что-то отталкивает меня – я отступаю на шаг и бью, не сдерживаясь, потому что нельзя не ответить, отбрасывая Финдекано к стене.
Ты не можешь ударить свет, Мелькор, первый из Айнур – вот в чем твоя беда.
Не получилось.
Я ухожу, проходя мимо замполита – много ли он слышал и понял?
Где-то тогда все начинает идти не так. Но я пойму это позже.
Gallie, с т.з. персонажа я заполировала это ещё и прошлым травматическим опытом, и вышло вполне логично. Нервы+магия, давление - и привет. =)
Ну и вы победили. И это очень важно. Хоть и дорогой ценой - но так и побеждают.
Airenyere Maitienaro Ruscafinne, знаешь, это надо уметь - ненавидеть себя за то, что не был жестоким. За искреннее милосердие. Я понимаю, как это может работать, но не слишком ли ты жесток к себе?
Понимаешь, я на этой игре с головой, ушами, душой и сердцем влетел в какое-то подобие "стокгольмского синдрома". И до сих пор разбираюсь со своими чувствами. Мелькор в варианте Гэлли это не абсолютное зло и слепо ненавидеть его не за что и невозможно. А поскольку мы разговаривали, то я волей-неволей проникся какими-то вещами и в чем-то его понимал.
Я не хотел быть жестоким с ним, потому что тогда я бы стал еще больше на него похож. Он и так мне постоянно на наше сходство указывал. Но при этом у меня и у самого не было желания быть жестоким - даже не из-за сходства, а просто. Потому что он не был бессмысленно жестоким с Амбаруссат, например.
И при этом во время этих допросов с пристрастием я его всей душой ненавидел и себя ненавидел. Из-за бессилия. В тот момент я бы его пытался убить, хоть голыми руками, если бы не нужно было воткнуть булавку.
Но вместе с тем, когда магия подействовала, у меня больше не было желания дальше его по стенке размазывать. Ему же и так плохо и больно.
Это все такой чудовищный бардак в голове и чувствах, что ужас какой-то.
Сейчас это похоже на то, как если бы ты связывал свою помощь Мелькору с этими допросами, и винишь себя из-за этого. И из-за того, что недостаточно ненавидел Мелькора, что ли. Но твоей вины ни в том, ни в другом нет. Нет никакой вины в том, что ты нормальный.