Ну вы поняли про предупреждения) Эта часть маленькая, но важная.
Флейта
читать дальшеНе придется Амбуруссат отдыхать, я поднимаю их сразу после того, как уводят снова под замок наших необычных задержанных. Пусть спасают старшего брата. Я не знаю, как – но эльдар должны это уметь.
Я попробовал бы сам, но во мне много разрушения и мало созидания, хоть я и не люблю так думать. Убивать – да, лечить … я даже своих вряд ли стал бы пробовать, потому что велик шанс искалечить. Не этого же я хочу.
И нет, пока я не позволяю им забрать Майтимо туда, к себе в комнату. При мне. Все – при мне. Я посмотрю. Близнецы могут делиться фэа друг с другом, как мне кажется, их связь настолько глубока. Но все же не со старшим.
Я прикрываю глаза и смотрю иначе, не глазами, как смотрел на незваных гостей четверть часа назад. Их фэа – тусклое красноватое золото, слабый сейчас, бьющийся на ветру огонь, один затухает совсем, два пытаются обнять и поддержать этот первый. Не получается. У них не получается.
Но это же феанариони. Даже я понимаю – у них ничего не осталось, кроме Клятвы и друг друга. Две неразрываемые цепи. Разорвут первую – победят меня. Почему это так засело в голове? Предчувствие или просто усталость?
И тогда я слышу флейту.
Флейту Тэльво, флейту из тех времен, когда стояли Туманные горы, когда полно было озеро Пробуждения, и полон был мир. Музыка – начало всего, музыка творит и разрушает, лечит раны и наносит их. Эта музыка – свет, который не жжет, как жгли Камни, музыка не жгучего полудня, а теплого заката.
Рука Майтимо вздрагивает под моей – все это время я считал удары сердца.
Они смогли.
Я отпускаю всех троих спать, на прощание напоминая, что за подобнее сегодняшнему выстрелу кто-то из них может лишиться руки. Не обязательно именно Майтимо. Я могу кинуть жребий. Советую близнецам поговорить с Майтимо об этом. В конце концов, они заинтересованы.
Снова ловлю взгляд Тэльво. Быстрый и уверенный. Завтра нужно будет взять с него побольше. Его брат смотрит в пол, правильно делает.
Труднее всего мне удержаться от желания приказать им вылечить меня. Точнее, вылечить это не может никто, но хотя бы убрать боль.
Не прикажу. Пусть уходят.
Я надену перчатки, позволю себе кусать губы и вытряхивать вещи в тщетных поисках остатков человеческих обезболивающих только тогда, когда за ними закроется дверь.