Решил иногда писать про просмотренные фильмы, а то часто находится что-то не обязательно новое, что меня впечатляет в ту или другую сторону.
Но на днях случился фильм, который даже не знаю, советовать или нет.
"Все еще Элис". 2014 год. Джулианна Мур по итогам получила Оскар за лучшую женскую роль.
Очень простой, размеренный, мучительный фильм.
читать дальше... Элис исполнилось пятьдесят лет, выглядит она на сорок. На эффектные ухоженные энергичные сорок. Она профессор-лингвист, читающая лекции по всему миру, у нее прекрасный муж, с которым она тридцать лет вместе, трое взрослых детей - благополучные старшие и бунтарка младшая, будущая актриса. Старшая дочь замужем и готовится к ЭКО. Прекрасный дом, планы, надежды - все отлично.
Однажды, читая лекцию, Элис не может вспомнить слово "лексикон" - просто выпало из памяти. Мелочь. Случается со всеми. Через пару дней во время пробежки по привычному маршруту она на короткое время перестает понимать, где, собственно, находится.
Чуть больше, чуть дальше. Сколько яиц идет в рождественский кекс? Как зовут новую подругу сына? Все еще мелочи или уже нет? Кажется, надо сходить к врачу?
Это болезнь Альцгеймера. Редкий, ранний, наследственный, вариант. излечить невозможно. Остановить - тоже невозможно. При ранних формах прогресс очень быстрый.
Простой режиссерский прием: в моменты нарушения памяти героини картинка размывается, яркой остается только сама Элис. Как при сильной близорукости. Пытаешься рассмотреть - и никак. Пытаешься вспомнить - и никак.
Она уже не может найти в доме ванную. Она уже не узнает младшую дочь, придя поздравить ее после спектакля.
Последние проблески - профессиональный и семейный. Когда-то блестящий лектор, сейчас Элис произносит речь на собрании ассоциации больных болезнью Альцгеймера - самая молодая среди собравшихся. Она вынуждена читать по распечатке, вычеркивая маркером то, что уже сказала. Она даже может шутить - уронив распечатанные листы, пока ей помогают собрать из в прежний опрядок, она говорит "Надеюсь, я забуду этот казус", и зал смеется. Последняя овация в ее жизни - зал встает.
И семейный: ее старшая дочь рожает близнецов и называет девочку в честь мамы. Элис-старшая еще успевает подержать новорожденную Элис-младшую на руках, и глаза у нее зажигаются тенью прежнего интереса - актерская работа Джулианны Мур прекрасна. И все равно очень грустно.
Мы знаем, что завтра, если не через час Элис забудет о существовании внуков. Мы знаем, что болезнь наследственная, и старшую дочь Элис ждет ровно та же участь. Пожалуй, ей немного легче - она знает заранее, и за оставшееся ей время еще могут изобрести лекарство.
В начале болезни Элис записывает послание для себя будущей. Рассказывает о себе, той, прежней себе и дает инструкцию - как покончить собой, когда исчезнуть даже основные воспоминания. Она еще не понимает, что напоздней стадии болезни не сможет этого сделать - бытовые навыки утрачены, и инструкции вроде "возьми в комоде таблетки и прими их все" уже непосильны.
Финал. Прошло около года. Неживое потухшее лицо человека, который не помнит, кто он, послушно идущего туда, куда ведут. С Элис живет младшая дочь, бросившая ради матери надежды на актерскую карьеру. Дочь читает ей монолог из пьесы и спрашивает: "Ты слышала меня? О чем это?" "О любви", - неожиданно отвечает Элис, от которой уже трудно ждать какого-то ответа. Она смотрит, как фильм, в своем воображении немногие оставшиеся ей воспоминания - детство.
Судя о всему, с конца 19 века эти споры об усыновлении принципиально не изменились. Это я "Энн из Зеленых Крыш" читаю. Жду когда новый сериал по ней появится в доступе.
"Миссис Рэйчел гордилась тем, что всегда и всем говорила правду в глаза. И вот, оправившись от изумления, она решила сказать правду и Марилле. — Как хочешь, Марилла, но я должна тебе прямо сказать, что вы делаете страшную глупость — и к тому же глупость опасную. Вы понятия не имеете, что это будет за мальчик. Берете себе в дом чужого ребенка, о котором вы ничего не знаете — какой у него характер, кто были его родители. Вы даже не представляете себе, что из него может вырасти. А я вот на прошлой неделе прочитала в газете про мужа с женой, которые тоже взяли мальчика из сиротского приюта, а он возьми да и подожги ночью их дом. Нарочно поджег, Марилла, и они едва не сгорели заживо. И еще я знаю один случай, когда мальчик, которого привезли из приюта, имел привычку высасывать сырые яйца — его никак не могли от этой привычки отучить. Если бы ты спросила у меня совета, Марилла, — а тебе это даже и в голову не пришло — я бы сказала: ни в коем случае, даже и не помышляйте. Марилла выслушала все это не моргнув глазом и продолжала вязать. — Конечно, Рэйчел, ты в чем-то права. У меня у самой были сомнения. Но Мэтью очень хочет, и я согласилась. Мэтью так редко чего-нибудь хочет, что когда такое случается, я считаю своим долгом ему уступать. Что касается риска, то риск есть всегда, что бы мы ни делали. Разве рожать своих собственных детей это не риск? Тут тоже не знаешь, что из них получится. Кроме того, Новая Шотландия совсем от нас близко. Это вовсе не то, что выписать сироту из Англии или Штатов. Вряд ли он так уж сильно от нас отличается. — Дай-то Бог, чтобы все вышло хорошо, — сказала миссис Рэйчел тоном, который ясно показывал, что она сильно сомневается в благополучном исходе этой затеи. — Только если он спалит Грингейбл, ты тогда припомнишь, что я тебя предупреждала. Или бросит стрихнин в колодец — я слышала, что в Нью-Брансуике один такой сирота отравил всю семью. Только это была девочка".
По мотивам некоторых постигровых обсуждений задумался. А вот как бы вы отнеслись к ситуации, когда играли с кем-то прекрасную искреннюю лавстори, и ваш партнер по лавстори вроде как отвечал вам тем же, и уже из постигровых обсуждений вы с интересом узнали, что прямо на игре он изменил вашему персонажу эн раз с разными людьми. Может, с людьми разного пола. Может, чисто секс, а может, в любви им признавался так же, как вам. И вот подумав об этом я с ужасом понял, что я более ограниченный ролевой игрок, чем мне казалось бы. есть ситуации, в которых мне это было бы неприятно по жизни, но я не могу их вычленить. Речь не идет тупо о нарушении предыгровых договоренностей, когда вам дали слово, что играютт только с вами.
Так, из хорошего, а то что-то прямо депрессивный дайри получается. Прорвемся, куда денемся.
*** Ходили 9 мая на Бессмертный Полк с семьей-друзьями. Фоток, кажется, нет. Несмотря на наши аццкие погоды, было хорошо. Шли, несли фото, пели, дарили конфеты - мама наделала красивых конфетных наборов - сильно пожилым людям, не разбирая, кто из них с какими наградами и с наградами ли. Они радовались. Мы тоже. Чуть-чуть опять, правда, не дошли до Дворцовой. Народу очень много, но больше ли, чем в прошлом году - не оценить. Вряд ли меньше. Очень хорошо и душевно было.
***
Вчера практически полдня была весна! Я даже успел погулять в летней рубашке и летних брюках.
***
Сходили на целительный шопинг с другом-лосем и купили мне мотивирующую футболку, а другу-лосю восточные тапочки, так что теперь он полноценный корвософеникс. И это не может не радовать.
Ну вот и все. В смысле, девочку, которую хотели - я уже некоторым из вас показывала фото - мы не получим. Она устраивается в семью только с братьями и сестрами, общим числом четыре. Решение опеки. Это мы не тянем. Иногда реально опускаются руки.
Как я уже сказал, игра была сильной и хорошей. Для меня она начиналась в полвосьмого утра и катилась без пауз вообще до момента, как я падал спать. МПВ не спит, оно бдит. Когда я пытаюсь ее вспомнить, то это как быстро сменяющаяся серия картин.
Бал (на нем мы работаем) - свадьба (на ней мы работаем) - совещание - разговор с вызванными мной туристами - оргия у Джеса (ура, я не работаю) - разборка с Эмилем Форвента - дальше не помню, наверно, заснул.
Утро (доброе утро, Мика звонит мне сказать, что Эмиль слил подробности вчерашней оргии в Таймс) - пришла бетанка, а я без штанов - короткий допрос Эмиля с помощью моего ремня (схватил что было, времени мало, у меня планерка) - собственно планерка - берем Влада Форборова, а я параллельно общаюсь с принцем и прочими нашими - допрос Влада - допрос Режвана-Витторио - допросы комаррских террористов (много, много эмоций) - а вот дальше все несется быстрее и быстрее. Нас слили с СБ, моя болезнь, Император забрал у нас Франческу Фортала, темп ускоряется, ускоряется, находим время писать в блог и пишем по очереди в Юлиановский - у нас похожий стиль. Погиб Джес... обнять и утешить Ивона... вотум недоверия Императору... теперь я знаю, кто развязал Солтисскую бойню... Серг император на два часа... покушение, Хью успевает найти противоядие за 6.5 минут... недоверие Сергу, Форкосиган регент... кульминация, бой на Графской, 4... камера СБ... и вдруг все. Все, игра окончена. Можно снять берет, распустить уставшие от тугого хвоста волосы, остаться в рубашке. Обниматься. Пить. Немного плакать - выходит напряжение. Снова обниматься. И снова.
Очень много что вспомнить. Очень ярко и сильно. Очень классные игроки.
Но два момента - самых крутых. И о них я хочу отдельно.
1. Между ненавистью и любовью
... Она - одна из группы, которую мы взяли полностью. Комаррианцы, Сопротивление. Выдавала себя за эскобарку, и выдавала удачно. Огненная, как им присуще. Яркая. На неее хочется обернуться. В полумраке бала я рассмотрел ее, когдаподходил взглянуть на туристов поближе. Знаете, цеты выводили светящиеся в темноте цветы. Вот и она светилась. Правда как цветок, как тигровая лилия. Я запомнил ее, слишком красивую и слишком подозрительную. Подозрительными для меня, правда, были практически все чужаки и многие не чужаки. Она называла себя Хелена Родригез. А звали ее Эрика Радан. Проходила по нашим ориентировкам. Идейная. Участница покушения на графа Форбаталя. Люблю таких - как на ладони. Честные враги. За их спиной обычно стоят менее честные, зато чаще выживающие. Такова жизнь, что ж. Их не предавали сознательно - просто фастпента делает чудеса при хорошем дознавателе. А Тумонен очень хороший. С ней все ясно, и почему-то мне не хочется лекарственного растормаживания, неестественного потока слов, эйфории - я насмотрелся этого. С ней мне хочется просто говорить. И я говорю. Искренность вытягивает искренность - это работает именно так. Но почему и я искреннее, чем должен был? Она за Комарру. Я за Барраяр. Мы с разных сторон этого фронта. Она потеряла отца. Я потерял брата. Солтисская бойня, но по-разному. До войны она была офицером полиции. Я офицер МПВ. Мы собаки, натасканные вынюхивать, защищать своих и нападать на чужих. Она не боится смерти - выгорела за годы Сопротивления. Я не боюсь смерти - пока я есть, смерти нет, когда смерть настанет - не будет меня. Мы по другую сторону смерти. Мы оба. Три допроса. Только первый из них был нужен. Два последующих - просто разговоры. Потому что мне хотелось говорить с ней. Я ни разу ее не коснулся. Даже обыскивал не я. Прикосновение в допросной - другое и для другого. Я просто смотрю на нее, потому что знаю - кроме памяти мне ничего от нее не останется. Три часа. Три допроса. От ненависти до любви. - Что бы вы делали, если бы мы встретились при других обстоятельствах? - Я женился бы на вас. Я закрываю за собой дверь допросной и говорю Гришнову: "Вербовать бессмысленно. Только расстрел". Когда я буду стрелять в нее, я убью что-то в себе. Это мой долг. Я люблю тебя, Эрика. Мне жаль, что твой свет погас...
2. Графская, 4
... Я дописываю со слов Серга манифест, и моя рука задерживается, не отправляя - приказа еще нет. Минута до момента, когда мы из обычных сторонников непопулярной ныне на Барраяре партии превратимся в мятежников. Тишина особняка потрескивает, как перед грозой или ледоходом, коротко взрывается смехом, чуть преувеличенно громкими словами, и снова ставновится тишиной. Минута до войны. Все здесь добровольно, и эта добровольность спаяла нас вокруг нашего императора сильней, чем любое принуждение. К нему подойдут не раньше, чем все мы будем мертвы, тяжело ранены или парализованы. Мы все наверняка не слишком хорошие люди, но сейчас это неважно. Мы здесь за свою правду. За своего императора. За свободный и сильный Барраяр. СБ успевает раньше. Это так смешно - в минуту последнего решения они уже успели написать о вооруженном мятеже сторонников Серга. Ну что - не будем разочаровывать? - смеется, кажется, Форбаталь. Юлиан приносит весь арсенал из МПВ. Мика Форратьер приводит Форберга. Они оба - не с нами, но с нами. Мы верим им сейчас, когда нервы натянуты до звона и обострено чутье. Сейчас сторонники на вес золота. Включая и тех, кто не встанет рядом с нами на баррикадах, но поможет после или подхватит наше дело, когда погибнем мы. Получаем сообщение о Гришнова - он предупреждает о скором штурме. Еще один с нами, но не рядом. Спасибо, шеф - вот уж подхватил слово от Тумонена. Баррикада. Разбираем оружие и рассыпаем патроны. Встаем так, чтобы закрывать императора. Шаги в коридоре. Начинается. Они не предлагают нам сдаться. Это разумно. У нас то особое состояние, котрого не достигнешь алкоголем или наркотиками - состояние падения и полета разом. В нем хорошо смеяться и драться. Мы кричим "За императора Серга! За Барраяр!" Они кричат "Бля, да их там много!" И мне кажется, это о многом говорит. Россыпь коротких воспоминаний о тех, кто рядом. ... Доктор Форгрэм. в одной руке парализатор, в другой аптечка. Успевает оказывать помощь раненым, едва пригибаясь под выстрелами... ... Артур Формартел. Брат Серга. Стал лейтенантом пять часов назад. Лицо повзрослело, стало спокойным и отрешенным. Вот так ему выпало стать офицером. Боевое крещение... ... Арман Форбаталь. Мне кажется или он перестал заикаться? Он спокоен, как в Совете Графов при обсуждении какого-нибудь нужного вопроса. Едва ли не насвистывает. Выцеливает очень точно. Хищник... ... Марина. Волосы растрепались огненным ореолом. Самая быстрая. Пробегает под выстрелами, словно заговоренная, смеется, стреляет в ответ, поднимаясь в рост. Долго держится... ... Хью Тумонен. После Даниэллы он уже по ту сторону смерти. Кулон погибшей "королевы" поверх черного мундира. Воплощенный рубеж - как каменный... ... Виктория Форстил, гладкая прическа и черное платье. Собирает патроны, перекладывает их поудобнее. Наверно, так несуетно овдовевшие форледи обороняли замки от цетов... ... Ивон. Рыжий кот. У него даже сейчас кроткие невинные глаза... ... Юлиан Форвента. Самый близкий мне человек. Перезаряжает три автомата. Спокойный и собранный. Я еще успею утащить его раненого с линии огня... И наш император - в нашем живом кольце. Падая под выстрелами Эзара Форбарра, я еще не знаю, что Франческа Фортала спасет мне жизнь, и в этом ее правда и честь, спасать раненых не только победившей стороны. Что я никогда больше не увижу Форбаталя и Хью - они выберут смерть. Что Форберг спасет императора. Что мы еще повоюем...
То чувство, когда едешь играть за плохих парней, смотришь на условно светлый блок и понимаешь - нет, мы, кажется, все же хорошие парни.
Альфред Форласар, ныне мятежник, бывший полковник более не существующего МПВ, под домашним арестом приходит в себя после четырех иглогранат и операции под местной анестезией в камере СБ. Он жив и если избежит обещанного ему расстрела - уйдет в горы за своим императором Сергом Форбарра, истинным императором Барраяра.
Мы спасли нашего императора и готовы были ради него и Барраяра жертвовать чем угодно.
Наши противники, светлые и хорошие парни, в это время позволили погубить Барраяр.
Зато главный хороший парень Эйрел Форкосиган женился на гермафродите, которого... как бы это... интимно знала половина столицы. Мне кажется, после этого обсуждать отношения Серга с Джесом как-то даже и странно. Эта часть концовки выглядела фарсовой комедией, наспех прикрученной к жесткой драме.
Это была очень сильная, жесткая, прекрасная игра. Очень печальная. Со страшноватой моралью о том, что у государства один союзник - его армия. И как только ты начинаешь принимать чужих по-хорошему и охранять их права - они бьют тебя в спину.
И еще о том, что хороший парень - это не тот, у кого хорошее досье. Это тот, кто исполняет свой долг, не щадя себя.
Ближайший Барраяр подкрался незаметно - я вдруг понял, что послезавтра мы на него стартуем, и ааааа!!! мы все умремумремумрем!!! Подумал о том - очень в тему, конечно - что меня практически на всех барраярках убивали. На "Пиратской истории" комаррскую пиратку Гемму Амати убила за все хорошее ее сестра-клон - полчаса медленно умирать после тяжрана и говорить с сестрой первый и последний раз в жизни было охрененно. На "Барраяр. Девятая сатрапия" повстанца Сашку Форобьева убили коллаборационисты, и за него потрясающе мстила любимая женщина. На "Зергопьянке" Зерга, приковавшего себя наручниками к телу Джеса, убил его же охранник и правильно сделал. Правда, до того Зерг успел отомстить за Джеса... ну старался, в общем. На "Ненависти" пленного повстанческого командира Кота смогли морально размазать так, что смерть была мечтой и лучшим выходом. Исключением был "Барраяр. Приговор крови", Элизабет Форбарра, которая жена Ксава, бетанка. Выжила, спасла мужа, прославилась тем, как орала на Юрия Безумного, обещая ему миротворческие ковровые бомбардировки (не спрашивайте, меня несло). Бетанки на Барраяре становятся суровы, это канон.
Интересно, чем кончится предстоящий Барраяр? При этом сочиняется персонаж еще к одному...
Вчера был очень важный день. Если все получится, расскажу. Что мог, сделал. Сегодня лежу с такой головной болью, что голову не очень поднять и повернуть. Первй день за хрен знает сколько времени, когда просто ничего не делаю, потому что не могу. Вяло смотрю кино.
Немного об усыновлениях (я сейчас буду об этом писать, не могу не). По питерской статистике в среднем так: относительно здоровый ребенок условно славянской (не ярко выраженно национальной внешности) до 4 лет, без братьев и сестер, с которыми усыновляется вместе, в базе находится до 10 дней до месяца. Дальше его забирают в семью - ну может быть задержка если перенесли заседание суда. Одного ребенка, на котрого мы посматривали в базе, забрали уже. Девочка, про которую рассказывали, все еще нет, но сильно не факт, что она нас дождется. Там сложность в группе здоровья IV (может быть что-то серьезное) и в том, что их шесть детей в семье, и как опека их поделит, мы не знаем пока. Поэтому она "зависла", возможно. Самое забавное, что этот ДР в нашем дворе практически. Я всю дорогу думала, что это детский сад - неа. Ждем. В начале июня заключение ШПР по нашей паре. Надеюсь, хоть насколько-то приличное.
у нас опять. Вчера неотлично провели время с неотложкой днем и вечером. От госпитализации Стас отказался, и очень жаль, предлагали ВМедА, которая мне нравится. Больничный брать тоже отказывается. Я, честно говоря, уже не знаю, что делать. У меня ощущение утекающего сквозь пальцы времени. Естественно, врач вызван, подключается разная там более тяжелая артиллерия, возможно, будет дневной стационар, если я вообще уговорю. Единственная помощь, возможная на будущее, если сейчас как-то обойдется - тренер ЛФК нужен бы хороший. Сейчас можно молиться.
Читаю про игру, которая меня сильно заинтересовала, и наверняка хорошая будет. "Поскольку наша игра во многом посвящена легитимизации нарративов, в этом тексте мы постараемся уделить некоторое внимание тому, как эти нарративы легитимизируются..." Я как-то интеллектуально беден для современных игр, наверно.
В моей жизни появились занятия в ШПР (школе приемных родителей если по моим предыдущим постам кто еще не).
Очень неожиданной для меня оказалась атмосфера - я боялась много худшего. Там очень много поддержки и принятия, чего не всегда ждешь от государственной структуры. Постоянно транслируется "вы не одни сейчас, вы не будете одни после окончания школы", "вот вам координаты нашего юриста и наших психологов, обращайтесь при малейшем затруднении", "если возникли проблемы в районной опеке, звоните сразу, мы разберемся". Есть поддержка до и после, есть родительский клуб, куда приходят семьи, уже усыновившие детей, чаще всего вместе с детьми.
Вот смотрю на это и думаю, что обычным родителям, родившим, а не усынеовившим, тоже нужна поддержка после и школа до - жаль, что нету.
Очень хорошая приятная группа, у каждого своя история. Есть пожилая пара, которая усыновляет внучатого племянника, родители которого лишены родительских прав. Есть сотрудница детского дома, которая усыновляет уже второго своего подопечного, а в будущем планирует взять третьего. Есть пара, потерявшая родного ребенка. Психолог, которая сейчас ведет занятия, находится в отпуске по уходу за удочеренной девочкой, вышла из отпуска, потому что очень много было желающих на группу. Ее старший ребенок тоже усыновлен.
Документы начнем собирать в конце апреля, раньше невыгодно - просрочиться могут.
Барраяр – сеттинг, которому мое сердце отдано беспрекословно, часто вопреки всякому здравому смыслу. И во многом из-за периода Первой Цетагандийской, которой даже нет в книгах, поскольку это было задолго до начальных событий «Осколков Чести». В общем, на игру по этому времени я поеду хоть как, при любой минимальной возможности. Тем более к Айвену, потому что я точно знал, что цепляет нас в этом одно и то же. То, что я не знал или почти не знал большую часть игроков, делало выезд и более нервным, и еще более интересным. Мне часто приходилось очень классно, с сильным эмоциональным выходом играть в незнакомой компании.
Все мои ожидания не просто оправдались, а оправдались многократно. Мне поигралось изумительно. Ради таких вот вещей я вообще езжу на игры.
Про персонажа вкратце: Денис Форкотов по прозвищу Кот, сорокалетний барраярский полевой командир, воевать пошел сразу, как пришли цеты. Пережил гибель обоих детей, фактическую потерю жены, гибель друзей, плен. Считал, что ничего нового враги ему уже не покажут. Ненавидел цетов, слабаков и предателей. Отряд считал семьей, но никогда не говорил этого вслух. Жену любил и тосковал по ней.
Получил задание от штаба – провести «Джона Фарсона» из точки А в точку Б, при необходимости погибнуть самому и положить весь отряд, но «Фарсона» сохранить. Кем был этот человек на самом деле – не знал, не спрашивал и не узнал. С приказами штаба не спорят.
Катакомбы были промежуточной точкой на пути. Для Кота – последней. Для его отряда, второй ячейки сопротивленцев и группы местных катакомбы стали смертельной ловушкой – с отрядом цетов с одной стороны и рушащимися камнями с другой. Попробовать отсидеться и погибнуть, как крысы в заваленной норе – не наш метод.
Продолжение будет выкладываться здесь же. Весь отчет не потяну. Будут отдельные сцены и благодарности.
… В последний раз я видел Кристель двенадцать лет назад, когда все случилось. Я никогда не задумывался, люблю ли я ее – она была мне хорошей женой, правильной барраярской леди. Мы поженились перед самой войной. Мы были не из тех, кто ложится под цетов – я пошел воевать, а она – перевязывать раненых. Наши дети жили в лесном убежище. Младшая родилась уже в войну. Гем-майора по имени Амир Хиран у нас называли Карателем – ну это если цензурно. От его развлечений с пленными пахло самым поганым безумием, тем, когда настоящего безумия нет. Все соображает и получает удовольствие. Он загонял нас в ловушку, мы путали следы и срывали ему планы.
Однажды я узнал, что наши дети у него. И что Каратель обещает вернуть их, если я в условленное время выведу отряд на открытое место.
Я отказался довольно грубо.
Криста ушла от меня вскоре после того дня, когда тела обоих детей мы нашли возле леса. Их уложили так … как спящих, и Криста не сразу поняла, что с ними.
Мы не говорили об этом. Я не знал, что можно сказать. Еще через несколько дней она уехала. Я только раз с тех пор написал ей письмо, сбивчивое и похожее на прощание. Я не знал, прочитала ли она.
И вот теперь я встретил ее в катакомбах, в чужой ячейке. Помощницу врача. Мисс Док, называют здесь ее. Она по-прежнему леди, не ошибешься, и ее красота светится в этом полумраке по-особому. Я не мог ее не узнать. И когда я прижимаю ее к стене, это выглядит грубо, это и есть грубо, я сдерживаюсь изо всех сил, чтобы не сгрести в охапку – и когда несколько встревоженных голосов говорят мне: «Кот, это наша», я могу ответить только: «Нет. Моя».
«Была», - говорит она одними губами, и я повторяю «была», потому что это правда. Кажется, она плачет. Кажется, ей стыдно, что я вот так веду себя с ней при всех. Я отпускаю ее и отхожу.
Пройдет час – и она будет перевязывать меня, лежащего на полу, и я успею поймать и поцеловать ее руку.
Пройдет полтора часа – и я успею закрыть ее собой от выстрелов, и это будет нерассуждающее глупое счастье – чувствовать своим телом пули, предназначенные ей. И я буду просить ее об одном – выживи, Криста. Только выживи. Предай меня, предай всех, я твой муж, и я позволяю тебе это – но выживи.
Она не предаст и не выживет, но пока я этого не знаю.
… Мы уже знаем, что цетский отряд идет по каменоломням в нашу сторону. Все мои сейчас рядом, с оружием в руках. Мы же не рассчитывали жить вечно? Так я всегда говорю, когда становится жарко. Что-то вроде молитвы.
Андрей. Фор, как и я. Правильный фор. Неправильные форы кланяются оккупантам и носят одежду, похожую на цетскую. Может, уже красятся, не знаю. Правильные форы здесь, в крови, грязи и дерьме. Когда кончается заряд в оружии – идут врукопашную и гибнут. Речь даже не о победе – какое там, не сейчас. Речь о том, чтобы эта пришлая мразь не чувствовала, что наша земля легла под них.
Андрей похож на меня, только моложе и, может, война пока меньше его выжгла. А может, и нет. Я ему в душу не лезу, он мне тоже не особо. При этом я считаю его братом, как-то так. Он хорошо улыбается перед боем и ни хрена не боится – ни боли, ни смерти. Он не предаст и не струсит.
Сойка. Охотница. Я был против женщины в отряде, но ей было некуда идти, а хотела она того же, чего и мы. Очищать землю от пришлых. Выгоревшая дотла хуже меня. Она носит мужскую одежду, коротко обрезает волосы и посмотреть на нее как на женщину – значит оскорбить. Я не знаю, чего она натерпелась, но представить, пожалуй, могу. Молчаливая, честная, я доверюсь ей, закрыв глаза.
Джон Фарсон – ну или как его зовут на самом деле. Я знаю о нем множество слухов, больше похожих на байки про идейных разбойников, и ничего больше. Но пока он идет с нами, мне все больше кажется - он как мы. Свой. Не обидно будет гибнуть за него.
Мы все тут идейные разбойники, разве нет?
Родион. Новенький. Посмотрю на него в деле. Выводы сделаю, если выживем оба.
Анна. Проводница. Местная. Своя. Спокойная, правильная, умеет слушать и приказы, и свою чуйку. Вряд ли впервые в деле. Такие с одинаковым лицом умеют принести цветы для праздника, воду для раненых, взрывчатку для диверсии. И врут хорошо – я узнаю это позже. Врут только врагам.
Моя семья. Такая, какая есть.
Я еще не знаю, что все они выживут.
Живите, ребята. Живите вместо нас. Сражайтесь дальше…
… Цеты близко. Александр Форхалас, глава местных, здраво говорит – нам нужен пленный. Порасспросить, а может, и использовать потом проверить их, цетские ловушки – как они работают и от чего. Должен и с цета быть прок.
Александр просит пару моих ребят в поход за цетом. Мои готовы идти все. У меня такой отряд – скажи, что нужен доброволец, и все, недослушав, сделают шаг вперед. Включая меня самого. Из моих идут Родион и Андрей.
Звуки боя в катакомбах идут волнами – не поймешь толком, откуда. Прислушиваться бесполезно, если ты не местный. У меня холодные руки – верный признак, что скоро станет жарко. Так чуйка работает.
Этого цета я узнаю от входа. Несмотря на темноту и грим. Это Каратель.
Я пытался мстить тогда. Неудачно. Моя попытка стоила мне моих людей и моей свободы. Я попался ему раненым, безоружным и живым . Поганое сочетание. И поганые два месяца после. Каратель действительно изобретателен в плане причинения боли. У меня много меток на лице и теле от того плена, начиная с выжженного на скуле какого-то их знака. Он подлечивал меня и продолжал развлекаться. Ему нравилось, что на мне все неплохо заживает – как на животном, говорил он.
Через два месяца Каратель отпустил меня. Да, просто отпустил. Ему нравилось возможность пощекотать себе нервы, как я понял. А еще ему нравилась возможность того, что свои сочтут меня предателем. Я хорошо его запомнил. Нет, он мне не снился – мне не снятся сны. Я просто знал, что мы еще встретимся. И вот хорошая новость – мы его взяли. И плохая – мои ребята остались там. Живые. У них. Дорогая цена за Карателя.
Тем хуже ему.
Он держится неплохо, когда мы по кругу пытаем его. Я, Джон, Александр, Сойка. Я смываю с него грим его кровью. Я помню по еще одному моему врагу – они не любят, когда с них смывают грим. Даже если он выживет – ходить ему будет сложно. Стрелять тоже. Смотреть – тоже.
И все равно мы вполовину не так изобретательны, как он тогда.
Он не боится нас – уходит в презрение, молодец, это хорошо работает. Не ломается долго – я уже боялся, что убьем, ничего не узнав. Это надо уметь – орать от боли и держаться при этом с достоинством. Я не умею.
После Сойки он заговорил. Молодец девочка. Узнали, правда, не очень много.
Я зову местного врача помочь ему прожить еще немного, пока он может быть нужен нам.
И если честно… я рад, что Криста его не пытала вместе с нами. Она в своем праве не меньше моего, да. Но я не хотел бы это видеть…
… - Они прикрываются нашими и идут вперед, что делать, Кот? - Если бы они прикрывались тобой – что бы думал и делал ты? - Я кричал бы своим, чтобы не задумывались и стреляли. - Вооооот. Ты что, считаешь тех ребят хуже себя?
Гудят от выстрелов стены, в полумраке я не вижу, но знаю – ползет мелкая сеть трещин, оползает камень. Завалит ведь. Мы держим вход. Снаружи я слышу крик Андрея «Кот, ты обещал!».
Я помню. Я обещал по возможности убить его и не дать попасться живым. Смогу – пристрелю. Но отбить было бы лучше. Андрей брат мне. Ненавижу привязанности. Не умею без них.
Джон подходит ко мне и передает кое-что снаружи. Цетов ведет гем-полковник, который был в свое время у меня в плену. Юки Моримото. Дорогая добыча, брали прицельно на обмен и обменяли. Так вот, он идет сюда за мной. Он знает, что я здесь. По кошачьему следу пришел, охотник…
А вообще они ищут принца Форбарра. Ничем помочь не могу. Я принца Форбарра не знаю ни среди своих, ни в принципе – слышал, конечно, но в лицо бы не узнал. Искренне надеюсь, что это не Джон.
Перекрикиваюсь от входа с Охотником – ну так, без особого смысла, голос послушать. На переговоры он со мной не пойдет – по крайней мере, на хорошие для меня условия. Они сильнее. А вот голос его мне не нравится. Он знает и понимает что-то, чего не знаю я.
И такое чувство, будто он знает это что-то обо мне.
Я не собирался тогда делать с ним что-то жесткое – не для допроса брали. Он держался как ледяная статуя ровно до того момента, как я пришел смыть с него раскраску. Это уже мое дело – люблю смотреть врагам в настоящее лицо. Вот тут он сопротивлялся так, что бить пришлось во всю силу.
Когда я зашел проведать его в следующий раз, он заговорил со мной. Он знал мою историю – про детей, про Карателя, всю эту дрянь, которую я никому не рассказывал. Его слова были как бамбуковые щепки, которые Каратель тогда оставлял мне в ранах, не давая им заживать. Может, даже больнее. И тогда я взял нож.
Меня оттащил Вернье, парень из моих. Охотник был еще жив, захлебывался кровью, но дышал. Вернье мог бы напомнить об обмене, что я его срываю – но он что-то говорил о милосердии, о том, что нельзя быть как они. Слабак. Ненавижу слабаков.
Вернье погиб вскоре. Я не убивал его, я не убиваю своих – он же не предал. Но я отправил его на опасный участок, и там его убили цеты. Вряд ли он успел поговорить с ними о милосердии.
...Как я горжусь ими всеми сейчас. Теми, кто, сменяясь, держит проход. Теми, кто под огнем выползает собирать патроны. Теми, кто оттаскивает и перевязывает раненых. Теми, кто встает в рост, выцеливая врага. Нашими.
Я сам просто делаю, что должен. Мне весело, как бывает в бою. Я еще не знаю, что улыбаюсь и смеюсь в последний раз.
Я просил Сойку защищать Кристу, и она обещала. Сойкино обещание – золото. Но даже ей я не говорю, что Криста – моя жена. Потому что если возьмут живыми, и цеты это узнают… будет страшно. Действительно страшно. Это мое слабое место, и в него догадаются бить.
Они узнают, потому что сама Криста доверилась не тому человеку. Но я этого еще не знаю.
Андрея удалось вернуть. Его еще долечивают раненого, а он уже держит проход, и делится патронами, которые при обыске не нашли – «цетский обыск», называет он их и смеется, это наш, барраярский смех, с которым хорошо и праздновать, и умирать.
Сыплются камни. Мы не можем больше оставаться здесь, нам нужно перебраться под огнем через проход и вытащить раненых на себе. И падая на камни, в кровь и пыль, мы знаем – не бросят. Никого не бросят. Закроют собой, перехватят в несколько рук, вытащат. Местный врач и Криста работают, не поднимая голову. Я только прошу их не подставляться – их жизни сейчас еще дороже наших.
Джон прошел, прикрывшись Карателем как щитом. Молодец. Каратель все жив. Как я пожалею об этом вскоре…
Охотник говорит со мной иногда. У него странный голос - так говорила бы змея, гипнотизируя перед броском. Он говорит мне, что следил за мной эти пять лет. Что мне и моим ребятам везло не просто так, а потому что он это позволял и даже способствовал – чтобы никто не добрался до меня раньше, чем он. Что он ждал нашей встречи, и до нее осталось очень мало.
А ведь перелом в бою. Слабеем. Охота близится к концу. И нет, я могу сдаться ему, но ничего за это мы не получим. Кроме лишнего глотка унижения.
Проход простреливается, а у нас еще есть те, кто не смог выйти из медленно оползающего помещения, где сидели в начале. И так просто, буднично вперед выходит Коста из местных – Андрей его знал, а я ведь и не познакомился толком.
«Кот, я отвлеку. Два ножа мне», - он говорит это тоже очень просто. И идет к цетам, четко, собранно, быстро, как и идут в последний бой. Мы успеваем обменяться взглядом, коротким и прощальным, я успеваю сжать его плечо, когда он проходит мимо меня.
Я никогда его больше не увижу – он останется там, на камнях, выиграв для нас десять секунд и несколько жизней.
Я никогда его не забуду, пусть моей собственной жизни и осталось часа три.
Все меньше наших на ногах. Александр отстреливается до последнего патрона, его больше не прикрывает рухнувшая стена. Они идут. Очередной выстрел находит меня – я падаю парализованный, и из-под моего тела еще стреляет по врагам врач – стреляет, пока цеты не оказываются прямо над ним.
… Охотник неожиданно хорошо знает, как сделать мне хуже малыми средствами – без угрозы жизни, практически без причинения боли. Как мысли читает. Или не мысли, а чувства. Может, они правда так могут, чертовы мутанты?
Меня держат отдельно от остальных – я что-то угадываю о судьбе своих по отдельным вскрикам, звукам ударов, обрывкам разговоров гемов. Полумрак. Охотник сливается с темнотой, он уходит в нее и незаметно, мягко из нее появляется. Тень. Я не могу даже услышать его шаги.
Он сильнее, чем мне казалось по прошлой встрече – ну что ж, в прошлую и расклад был другой. Так что он легко, одним движением ставит меня на колени и удерживает. Очень спокойно, никак не меняясь в лице. И пока он отдает распоряжения своим, и пока говорит с тем нашим, что оказался предателем, я стою на коленях у его ног, упираясь связанными руками в пол перед собой.
Да, предатель среди нас был. Влад Форхалас. Не из моих ребят. Одет на цетский манер, с их прической – как кривое зеркало, его одежда – белое пятно в полумраке. Я помню, как в самом начале его лечили, и я сказал, что если он не перестанет орать, я дам наркоз как умею – оглушу или выстрелю из парализатора. Я бы и своему такое сказал. И себе самому.
Я никогда не любил слабаков. Только вот теперь , на коленях перед цетом – чем ты не слабак, Кот? Кто теперь посмотрит на тебя как на своего? Теперь, когда ты сам себе противен?
Охотник почти не причиняет мне боли сам и не позволяет делать этого другим. Его руки скорее бережны, как с ребенком, которого пытаются удержать на месте, или неприрученным, но ценным животным, бьющимся в сети.
При первом разговоре, видно, в память о прошлом знакомстве, он порезал мне ножом плечо. Зажал рану и больше не делал этого. Больно. Но боль тела хорошо глушит боль души. Сейчас она помогает мне.
Когда Охотник отходит, и гемы бьют меня то ли за то, что встал, то ли за то, что что-то им сказал – мне легче. Потому что к этому я был готов. К ранам, побоям, пыткам и смерти мы все более или менее готовы – ну так, как можно быть готовым. Такая война.
Несколько раз я бросаюсь на Охотника. Несколько раз он удерживает меня и возвращает в ту же позу – на колени перед собой. Спокойно, без раздражения, не повышая на меня голос. Наконец я не выдерживаю и спрашиваю его – кто из наших жив. Он отвечает мне, перечисляя. Мои живы все. И Криста.
Он добавляет – так же спокойно, почти дружески. Или наставнически: - Видишь, ты уже задаешь мне вопросы. Потом будешь просить. Еще позже – умолять.
Я отвечаю какой-то гадостью, но его уверенность заставляет меня передернуться. Я не могу закрыться от его слов, отбросить их, забыть. И не понимаю, почему. Никогда не слушал врагов. - А что будет еще позже? – спрашиваю я. – Когда наумоляюсь? - Ничего, - он по-прежнему спокоен и вежлив. – Мы не выберемся отсюда. Ты не боишься смерти, хотя предпочел бы лежать рядом со своими. А окажешься рядом со мной. Позже в моих документах найдут твое дело и узнают из него, что ты был предателем. - Наши не поверят. - Поверят. Уже верят, но пока не все.
Мне очень нужен чей-то голос, не его голос, и я наудачу зову: - Андрей! - Я здесь, - он отзывается из-за стены, и это как протянутая рука. – Как ты, Кот? - Неплохо, а ты? - Лучше, чем могло бы быть, - он смеется, тем, родным смехом. - Знаешь, Андрей, мы ведь все равно… - … Не рассчитывали жить вечно, - заканчиваем мы уже хором.
Тогда в недавнем бою мы лежали рядом, оба раненые, и он мне попенял, что мало себя берегу. Я ответил, что у кота девять жизней, и он спросил – сколько ты уже разменял, Кот? Я посчитал, и вышло вроде как три.
Я видел, как Андрей смотрел на Кристу. Вышли бы они отсюда. Оба. Вместе.
… Они сделают, что захотят, с каждым из нас. Но никто из нас не собирался жить вечно.
Мы все это знаем – попав в плен, старайся выжить, помочь своим и бежать, чтобы вредить врагу дальше. Попав в безнадежный плен, старайся молчать или врать, сколько сможешь, смеяться, провоцировать, чтоб убили быстрей. Я знаю эту формулу. Память о ней выжжена на моем теле стараниями Карателя.
В эту формулу не вписывается только одно. Криста.
Она жива, и она у Карателя. Я знаю это. Я ничего не могу сделать. Ни-че-го. При любой попытке дернуться в ту сторону меня либо укладывают на пол, либо вновь ставят на колени.
Я дергаюсь зажать уши, чтобы не слышать ее крик, но убираю руки. Это нечестно. Ей хуже, чем мне. Какое право имею защищаться я, если не могу защитить ее?
Охотник смотрит на меня сверху вниз и чуть касается плеча. Он все видит – или все чувствует. - Ты свел шрамы? – зачем-то спрашиваю я совсем не то, что хочу спросить. Мне не рассмотреть в темноте и под гем-гримом. - Нет, - он отвечает спокойно, он ждал вопроса. – Не хотел. Оставил на память. - Отпусти ее, - говорю я. И да, я прошу, и я по-прежнему стою на коленях. – Отпусти ее. Кристу. - Видишь, я же говорил, что ты будешь просить меня, - Охотник кивает подтверждению своих мыслей. – Нет, Кот. Тебе нечего мне дать взамен, ведь так? Тебе осталось только принимать то, что дам я. - Я сделаю все, что ты захочешь, - говорю я. – Вообще все.
Он снова чуть кивает, и его рука на моем плече сейчас кажется почти дружеской. - Знаю. Но то, что я хочу, и так происходит, Кот. Ты ничего не можешь сделать.
Я вскакиваю на ноги, когда Каратель выводит Кристу в коридор, я не помню, кто из нас быстрее кидается друг к другу. Даже в полумраке я вижу размазанные потеки крови на ее лице. Мы совсем близко, я обнимаю ее связанными руками, она прижимается ко мне, я целую ее первый раз за двенадцать лет, и у поцелуя вкус крови и слез.
Я закрываю ее собой от плети Карателя, это все, все немногое, что я могу. И говорю, что люблю ее. Большей правды я не говорил в своей жизни.
Я люблю ее. Я любил ее всегда. Мою Кристу, мою жену, мою леди, барраярку из барраярок, гордость, соль и радость барраярской земли. Отважную, нежную, хрупкую, сильную, верную.
Нет никого беззащитней. Нет никого непобедимей.
Она эхом моих слов говорит мне «я люблю тебя», и это как брачная клятва и погребальная разом.
Нас растаскивают. Каратель уводит ее.
И впервые за эту ночь я опускаюсь на колени сам. Отпусти ее, Охотник. Отпусти, убей, отдай Карателю меня вместо нее – что угодно, но не оставляй ее там. - Ты умоляешь, Кот, - он улыбается или это игра света и тени. – Ты умоляешь…
Ну или коротко о том, что вообще в жизни происходит.
Я жив, занят с каждой неделей все больше. Началась ШПР (школа приемных родителей). Там на самом деле намного приятнее все, чем я боялся. Она будет идти до конца апреля - соответственно, до конца апреля у меня жестко занята вся суббота и вечер пятницы.
Кот, который болел, жив, и у него не онкология (осторожно пляшу победный танец, хотя все еще боюсь). У него инфекция. Лечим инфекцию. После бронхоскопии с промыванием стало лучше. Всем за советы и поддержку спасибище.
На выходных съездили в Москву на барраярку к Айвену. Там было ТАК, что не отошел до сих пор. Очень сильно поиграли, жестко, страшно, с тяжелым финалом, но при этом очень мне очень понравилось, хотя выпить, поплакать и поговорить об этом хочется до сих пор. Буду писать отдельно.
Момент, когда надо уходить из мастерения - это когда надолго, не настроенчески приходит понимание: вкладываешь сильно больше, чем получаешь. Это не про "игроки плохие", хотя могут быть где-то и плохие, это что-то выгорело у мастера. И вот тут надо уходить. Дальнейшее вымучивание ничего уже не даст. Нельзя тратить энергию на то, что стало пустым. И компромиссы типа "сделать маленькую и ненапряжную" не работают.
Друзья, а у кого есть хороший ветеринар, желательно с выездом на дом? У нашего кота, скорее всего, опухоль легкого. Испытываю я по этому поводу наверно можете себе представить что. Мне надо будет его проконсультировать после КТ и бронхоскопии. Мне хреново сейчас очень. И лучше что-то делать.